Читать книгу "Мои путешествия. Следующие 10 лет - Ирина Конюхова"

Законы построения каравана

Перед тем как отправиться на верблюдах от фермы до места старта, нужно было проверить, как двигается караван.

Ранним утром Сарсынбай, его сын Эльдар, а также два других погонщика – Алят и Борис – стали выстраивать караван. Мы с Федором, запрягая своих лошадей, старались не упустить необычное для нас зрелище.

Построение в караван имеет свои законы. Выбирается широкая ровная поверхность. Туда по очереди приводят верблюдов. Животное держат за веревку, протянутую через отверстие между носом и губами. Сначала приводят вожака. Верблюда усаживают со словами «Чок-чок!». Тут же связывают его левую переднюю ногу, чтобы он не встал раньше времени. Затем подводят следующего верблюда. Его также усаживают и связывают, а потом привязывают веревку, протянутую между носом и губами, к карабину, укрепленному сзади на хомуте у впереди сидящего верблюда. Если нужно по какой-то причине поднять верблюда, то кричат: «Чу-чу!»

Не все верблюды охотно покидали свой загон. Некоторые упирались молча, другие сопротивлялись, издавая громкие крики, напоминающие страусиные.

Около часа понадобилось, чтобы собрать верблюдов в единую цепочку. Погонщики выстроили караван так: первый – Атаман, за ним Яшка, потом бурые верблюды – Алмаз, Борис, Баир, Аю, Черныш, и затем белые – Снежок, Алтын, Бельчик, Бэтман и Малыш. Такая композиция объяснялась тем, что бурые верблюды покладистее белых. Видимо, их отец более спокойного и прилежного нрава.

Между Бэтманом и Малышом определили одноглазого бурого Нельсона. Этого верблюда выписали из Казахстана. Он был меньше по росту и длине ног по сравнению с местными бурыми верблюдами, хотя по характеру – один из самых послушных и умных. Во время тренировки Нельсону[109] случайно выбили левый глаз, поэтому он получил такое имя.

Большинству верблюдов в караване было по шесть-семь лет. Самые старшие – десятилетний Атаман и девятилетний Яшка. Самый маленький – Малыш, которому только что исполнилось три года. Верблюды доживают до 35–40 лет, поэтому все наши участники каравана были еще очень молоды.

«Алтын – любимый верблюд моей Иринушки!»

Когда все верблюды были усажены в цепочку, предстояло написать фломастером их имена на широких брезентовых хомутах, опоясавших туловище каждого. Мне захотелось поучаствовать в этом рискованном деле, и я взяла в руки фломастер. Верблюды еще только знакомились с нами. Если бы я не понравилась кому-то из них, ему ничего бы не стоило ударить ногой или придавить меня своим мощным корпусом в тот момент, когда я буду тщательно выписывать на хомуте его имя. Вот почему от верблюда к верблюду за мной неотступно следовали Федор и Эльдар.

На попытку человека написать их имена верблюды реагировали по-разному. Атаман недовольно ворчал, Яшка фыркал, Алтын покрикивал, Снежок и Бельчик мотали головами, но никто не ударил, никто не дернулся резко. Похоже, верблюды хорошо чувствуют намерения человека.

Словно всегда ходили караваном

После того как имя каждого верблюда было обозначено, наш караван и мы на лошадях тронулись в путь.

Верблюды во время движения напоминали страусов. Они мягко ступали, вытянув шею. У них такие же, как у страусов, большие темно-карие глаза с длинными ресницами. Только, в отличие от птиц, они плюются зеленой жвачкой, когда думают, что им угрожает опасность.

Вожак Атаман вел караван уверенно. Корпус верблюда покачивался, а шея оставалась неподвижно нацеленной вперед. Он знал, что делает.

– Верблюды идут так, словно всегда ходили караваном! – мне трудно было скрыть восхищение.

– В них говорит зов предков, – улыбаясь, заметил погонщик Борис.

Каштан шел медленно и все время отставал от каравана. Федор, сидевший на послушном и скором на ход Булеваре, посоветовал мне:

– Плеткой его подгони. Лошадь нужно воспитывать кнутом и пряником. Если она почувствует слабость наездника, то сядет ему на шею.

Недолгий обеденный отдых в Хулхуте, и снова в дорогу. Наш путь пролегал по дну древнего моря. Когда-то, тысячелетия назад, в кайнозойскую эру[110], здесь было море. Песок и целые ракушки – тому свидетельство. Даже не верится, что столько времени прошло, а ракушки сохранили свою новизну и нетленность. Словно вчера их достали и разбросали по песчаным языкам. А на самом деле это ветер обнажил ракушки, выдувая верхний слой песка.

Всю дорогу жеребец Ураган, на котором шел проводник Виктор, громко чихал, а Булевар Федора часто спотыкался и хрипел. У Атамана сильно кровоточила рана в месте прокола, и назойливые мошки не давали ему покоя. Вожак тихо стонал и вздыхал, и всем было очень жалко верблюда.

– Нужно проверить животных, как только достигнем стоянки, – заметил Сарсынбай.

Лишь на закате солнца мы принялись лечить верблюдов и лошадей. Положить верблюда очень трудно. Еще труднее слышать его плач. Долго звучал у меня в ушах рев Атамана, которому кровоточащее отверстие промывали раствором марганцовки и присыпали белым порошком – тальком. А жеребцу Урагану и мерину Булевару сделали укол пенициллина.

Нам повезло, что в караване есть врач – Валерий Ханинов. Он присоединился к нам на старте и намерен все время идти с караваном. Валерий – хирург по профессии, но очень любит путешествовать.

Странный заповедник

24 апреля 2002 года. Ацан-Худук (Калмыкия, Яшкульский район) – Тройник (Калмыкия, Яшкульский район) – 31 км

Караван на территории заповедника «Черные земли». Он охватывает три региона России – Республику Калмыкию, Астраханскую область и Республику Дагестан. Речь идет о самом засушливом районе в европейской части России. По степени засушливости он уступает лишь пустыням Средней Азии.

Даже не верится, что это заповедник. Рваная распаханная земля чередуется с песчаными языками. Постепенно караван вошел в зону, где земли почти нет. Одни пески. Ветер несет в глаза песок, и они от этого слезятся. Мужчины обмотались шарфами и платками, а я закрыла глаза своей белой шелковой косынкой, пытаясь оставить маленькую щелочку хотя бы для одного глаза, чтобы видеть дорогу.

Скудность земли этой – плод недальновидности человека. В двадцатых годах прошлого столетия началось освоение «Черных земель» как крупных сельскохозяйственных угодий. Распашка производилась стихийно. В результате многие земли стали бесплодными. С 1930-х годов сюда стали завозить тонкорунных овец, а в послевоенные годы по указанию сверху в Калмыкии почти полностью перешли на тонкорунное овцеводство. Многочисленные отары тонкорунных овец безмятежно паслись в степях и не подозревали, что своими изящными, но острыми, словно лезвие, копытцами убивают степь, которая их кормит. Земли не выдержали, они обесплодились и стали превращаться в голые пески. Наступил момент, когда экологи и географы зафиксировали на юге Калмыкии первую и единственную в Европе антропогенную пустыню.